Элен задумалась. Она с самого начала решила, что будет с Уиллом честной и откровенной. Единственное исключение — Санта-Клаус. Пока она не развенчивает убежденности сына в том, что Санта-Клаус существует. В жизни каждого ребенка должно быть хоть немного волшебства!
— Я понимаю ваше недоумение, но… что бы вы сказали им на моем месте? Ребята, ваша мама сегодня пришла на работу и выстрелила себе в рот?
Внезапно Элен захотелось поскорее уйти. От такого разговора у нее мурашки побежали по коже. И Маскоу показался ей уже не таким симпатичным, как внизу, в гараже.
— Извините, я не хотел вас задеть. — Маскоу засмеялся, но смех вышел деланым, скрипучим. — Знаете, что больше всего интересует родных и соседей? Как она это сделала? Как она покончила с собой? Отравилась газом, застрелилась, приняла снотворное? Полицейские сказали, что стреляться из пистолета нехарактерно для женщины. Я им возразил: «Моя жена не просто женщина, а адвокат».
Элен крепко сцепила пальцы рук.
— Вам, наверное, сейчас очень тяжело.
— Да, черт побери, вы правы. Говорят, самоубийство — эгоистичный поступок. Общественное мнение осуждает самоубийц, и я к нему присоединяюсь. — Маскоу поднял палец. — Три наших сына каждый вечер перед сном молятся за маму. Но… Какая мать способна вот так бросить своих детей? Тогда они были совсем маленькие. Рори было всего два года!
— Мы, наверное, никогда не поймем, почему люди совершают те или иные поступки. — Элен хотелось как-то успокоить вдовца, но собственные слова показались ей пустыми, казенными, ничего не значащими и ничего не объясняющими.
— Ну а мне-то прекрасно известно, почему она так поступила. Она покончила с собой после того, как я застал ее с любовником.
— Вот как? — изумилась Элен.
— Однажды вечером он позвонил ей домой, а я случайно услышал по параллельной трубке… Потом она уехала, а вернулась только в полночь. Наврала, что была в тренажерном зале, но я проверил. В тот день у них перегорела проводка и зал был закрыт. — Маскоу презрительно хмыкнул. — Она, конечно, тренировалась — со своим дружком.
Элен не понравилась жестокая гримаса, исказившая губы Маскоу. Она встала, собираясь уходить, но вдовца словно прорвало:
— Я ее уличил, и она во всем призналась. А куда ей было деваться? Я и раньше подозревал, что она мне изменяет. Она странно себя вела, у нее часто менялось настроение. В общем, она обещала, что перестанет с ним встречаться, но я сказал, что подам на развод и отсужу детей. — Маскоу резко осекся, как будто вдруг услышал себя со стороны. — На следующее утро она поехала на работу и… сделала это. — Он наклонился вперед, закрыл лицо руками, надавил подушечками пальцев на сомкнутые веки. — Я перестал ходить к психотерапевту, но, по-моему, стоит возобновить сеансы. Как вы считаете?
— Да, наверное… Психотерапия вам поможет.
— Да, так говорят. — Маскоу посмотрел на нее и медленно встал. — Вы нашли то, что искали?
— Мои документы где-то здесь, в коробке, но я не успела все осмотреть и разобраться, какие бумаги мои, а какие — нет.
— Тогда забирайте всю коробку. Или все три. Увозите.
— А если там есть вещи, которые вам нужны?
Маскоу отмахнулся:
— Из этих коробок мне ничего не нужно. Да и от тех, что валяются в гараже, надо бы избавиться. Пожалуй, я их сожгу.
Элен поняла, почему коробки с архивными делами до сих пор хранятся в гараже. Дело не в том, что у Маскоу нет денег на платный склад. Ему хочется и сохранить вещи жены, и сжечь их — и то и другое одновременно.
— Спасибо, — сказала она вслух. — Я верну вам то, что не относится ко мне. — Она закрыла третью коробку крышкой, прикрыв хранящиеся в ней тайны. На время. Пока не вернется домой.
Ночь выдалась темная, беззвездная. Окна казались черными зеркалами; Элен видела в них свое отражение. Третью коробку она водрузила на обеденный стол; рядом стоял бокал мерло. Вино она пила только в экстренных случаях, но сейчас, похоже, был как раз такой. Орео-Фигаро сидел на своем обычном месте, в дальнем конце стола, и неодобрительно наблюдал за ней.
Элен отложила в сторону счета и блокноты, вытащила бумаги, которые могли быть в ее деле, и внимательно перечитала каждый документ, а потом разложила все в хронологическом порядке, воссоздавая ход усыновления Уилла. Вот распечатка их переписки по электронной почте; ее письма к Карен, заключение органов опеки и попечительства об обоснованности ее просьбы и соответствии усыновления интересам ребенка. Элен помнила, как к ней домой приходили сотрудники органов опеки, проверяли ее бытовые и материальные условия, беседовали с ней…
Встряхнувшись, она принялась искать дальше. Отложила в сторону коробку карандашей, пакетик жевательной резинки. Под ними оказалось еще одно письмо, напечатанное крупным шрифтом на тонкой бумаге. Адресатом значилась Карен. Элен похолодела и начала читать:
...«От кого: Эми Мартин,
Пенсильвания, Стоутсвилль, Коринф-Аейн, 393
Дорогая Карен!
Вот документы, которые вы просили меня подписать во время нашей вчерашней встречи. Пересылаю также согласие отца ребенка. Он отказывается от своих родительских прав. Пожалуйста, проследите, чтобы женщина, которая хочет его усыновить, хорошо заботилась о нем. Он славный малыш и не виноват в своей болезни. Я люблю его, но понимаю, что так будет лучше для него. Я буду вечно помнить о нем и поминать его в своих молитвах.
Сердце гулко стучало в груди у Элен. Держа листок дрожащими руками, она еще раз перечитала письмо. Письмо от родной матери Уилла! Неизвестная ей Эми Мартин набрала письмо, заправила бумагу в принтер и распечатала. Значит, родную мать Уилла зовут Эми Мартин. Какое доброе, хорошее письмо! За простыми, безыскусными строчками угадывается беспокойство за судьбу ребенка. Видимо, ей непросто было отказаться от малыша… Элен с трудом подавила желание немедленно взять трубку и позвонить Эми Мартин. Но она подняла бокал, мысленно произнося тост за ее здоровье.